| Форум Властелин Колец |

Elf of Mirkwood пишет:

цитата:

Ага, и сам с ума сбрендил, и Нолдор сколько загубил зазря - а всё из-за его сильмариллов

Нашел тут интересную обобщающую статью про эльфов ( и Феанора в том числе). Мне кажется она достаточно точно описывает ( и главное без всяких домыслов) что это есть за чудо такое "эльфы у Толкина " и чем же таким они отличаются от людей...

Скрытый текст

"Об эльфах, творчестве и искушениях"

Хольгер, Эльвинг, Аллор

Тема эльфов и идентификации себя с эльфами является, вероятно, самой острой в фэндоме. Споры о ней вспыхивают снова и снова, и отношение к эльфам в основном сводится к двум полярным точкам зрения, которые можно условно назвать «романтической» и «реалистической». Если сторонники первой точки зрения воспринимают эльфов как некий идеальный образ «улучшенных» людей, лишенных почти всех недостатков, характерных для людей, и обладающих рядом достоинств в сравнении с людьми, то тяготеющие ко второй точке зрения полагают, что эльфы ничуть не лучше людей, особо заостряя внимание на недостатках эльфов. Полемика между этими тенденциями иногда имеет чрезвычайно бурный характер. Поэтому, в том числе в целях нахождения гармонии между этими взглядами, имеет смысл представить анализ комментариев Толкиена, касающихся наиболее спорных моментов, связанных с эльфами, а именно, роли творчества в жизни эльфов и проблема «эльфы и грехопадение».

А. Главный вопрос, который мы рассмотрим – это роль творчества в жизни эльфов. Что говорится у Толкиена о творчестве эльфов? Говорится, что они дали миру «искусство и науку» [1], а также то, что «Эльфы представляли, так сказать, художественные, эстетические и чисто научные аспекты человеческой натуры, возведенные в степень, которой мы не наблюдаем в людях. То есть: они самозабвенно любят физический мир и желают наблюдать его и понимать ради него же самого и как нечто иное» [2]. В [3] также говорится, что среди занятий эльфов могут быть «работа, или игра, или более глубокие знания о бытии и жизни Мира», а также то, что «Многие из них находят удовольствие в лесничестве и знаниях о природе, снискав дружбу всего, что растет и живет на свободе» (а по сути «знания о природе» и есть наука, поэтому наука – естественное проявление для носителей эльфийского архетипа в нашем мире). Эльфы также считали, что «в ходе лет каждый может испробовать свои силы и насладиться всеми разнообразными талантами, присущими их роду, и в знании, и в мастерстве, хотя по-разному и в разной степени» [3]. Более того, «их (эльфов – авт.) магия – это Искусство, освобожденное от многих человеческих ограничений: более легкое и непринужденное, более живое, более полное (произведение и замысел полностью соответствуют друг другу). А целью ее является Искусство, а не Власть, вторичное творчество, а не подчинение и не деспотичная переделка Творения» [4]; эльфы «олицетворяют собой людей, наделенных многократно увеличенным эстетическим и творческим потенциалом, большей красотой, более долгой жизнью и благородством» [5]. Все эти утверждения, а также и многие другие комментарии Толкиена, дают достаточную основу для того, чтобы считать, что наиболее естественный образ для проявления эльфийского архетипа (как в Арде, так и в нашем мире) – творческая, познающая личность, причем творящая и познающая ради красоты, а не ради «пользы» или выживания. А это само по себе является достаточным мотивом для романтического взгляда на эльфов (ведь именно Творчество, соединенное с Любовью и Правдой – наиболее романтическая сфера). Тот же вывод подтвержден многочисленными совершенно необычными эльфийскими изобретениями, аналогов которых не было в культуре других народов – Палантиры и Сильмариллы, мифрил и галворн, чудесные эльфийские корабли и фиал Галадриэль... И нет оснований считать, что других изобретений у эльфов, особенно живших в Валиноре, не было. А об искусстве эльфов, особенно об их балладах, а также скульптуре (о чем говорит одно из имен Финрода – Фелагунд, Пещерный Ваятель), и говорить нечего. Поэтому вывод о стремлении к творчеству как доминирующей черте эльфийского характера следует признать совершенно правомерным, в то время как для других народов такое отношение к творчеству было характерным явно в меньшей степени, коль скоро об их творчестве известно существенно меньше (по крайней мере у других народов творят сравнительно немногие). В силу этого совершенно естественно сделать вывод, что эльфийский архетип описывает личность, главным направлением реализации которой является творчество во имя красоты, а не получение пользы от материального мира (отметим, что таким образом становится понятной столь отрицательная роль Сарумана – ведь его отношение к миру было чисто потребительским, разрушительным). Впрочем, на самом деле этот архетип встречался в культуре задолго до Толкиена и встречается независимо от него...

Б. Еще одна острая проблема – устройство эльфийского общества. В этом смысле следует вспомнить с одной стороны, например, то, что «Ибо в Амане никто не испытывал болезней или беспорядка в себе; не было там разрушений и старения, более быстрого, чем медленное старение самой Арды» [6], а с другой стороны – идею св. Иринея Лионского о том, что для людей смертность является благом, так как если бы при падшей природе люди были бессмертны, за неограниченную жизнь они бы совершили фантастическое количество прегрешений, и их участь была бы печальна. Из этого естественно следует вывод о том, что эльфы в отличие от людей не были наперед созданы склонными к греху, и их дурные поступки имели одиночный, исключительный характер (и хоть эльфы и совершали преступления против морали, но мелкое бытовое зло вроде банального воровства или мордобоя у них не встречалось...). Впрочем, это естественно – коль скоро эльф есть образ творческой, познающей личности, то понятно, что преступлений они, впрочем, как и представители творческих профессий в нашем мире, совершают чрезвычайно мало (ведь подавляющее большинство преступлений, как известно – это именно бытовые: кражи, грабежи, хулиганство, убийства на бытовой почве и т.д., не говоря о том, что некоторые типы преступлений в эльфийском обществе просто отсутствуют по своей сути в силу отсутствия в нем соответствующих структур, например, преступления экономические или должностные). А из отсутствия массовой преступности, в свою очередь, следует вывод о том, что эльфийское общество не нуждалось в такой развитой машине подавления дурных поступков, как человеческое. С другой стороны, и управление эльфийскими государствами построено вовсе не на сословном принципе, характерном для феодализма, так как допущение существования сословий у эльфов ни на чем не основано, а также выглядит попросту противоречащим всем приведенным выше цитатам: не правда ли, если бы у эльфов были высшие и низшие сословия, едва ли каждый из эльфов мог «испробовать свои силы и насладиться всеми разнообразными талантами, присущими их роду, и в знании, и в мастерстве» [3]. Управление у эльфов построено на принципе так называемой меритократии – власти достойных (что подтверждается и тем, что эльфийские короли, как известно, были исключительно талантливыми и достойными личностями), но и при этом эльфийские короли были скорее «первыми среди равных». И не случайно у Толкиена говорится, что «эльфы не желали подчинять себе чужую волю, не говоря уж о том, чтобы узурпировать весь мир собственного удовольствия ради» [2], в результате как мифы об «эльфийском тоталитаризме», так и идеи о существовании у эльфов «машины принуждения» оказываются полным абсурдом (да и вообще эльфам «машинный», бездушный, не основанный на красоте и гармонии с миром подход к жизни глубоко чужд, поэтому и в основе их общества было доверие к авторитету, а не сила формального права). По сути дела, все эльфы относились к одному «сословию» -- интеллигенции, творческих личностей.

В. Отдельная тема – влияет ли на вывод о творческой природе эльфийского характера тот факт, что эльфам приходилось участвовать в войнах. Конечно, войны вносят трагедию в жизнь эльфов. Однако вполне разумным является допущение, что эльфийское войско построено как на иных принципах, чем воинство Тьмы, так и на иных, чем вооруженные силы многих стран в реальной истории. Так, правдоподобна идея из «По ту сторону рассвета»: если в основе войска эльфов лежит мастерство каждого (так же, как именно мастерство каждого, а не выполнение однообразных операций, исполнитель которых превращается в подобие машины, лежит в основе труда эльфов), то в основе войска Тьмы – простое подчинение грубой силе в духе принципа Фридриха II (называемого Великим несмотря на позорные поражения, прежде всего от русской армии во время Семилетней войны): «Солдат должен бояться своего командира больше, чем врага» (собственно, Финрод и другие эльфы в ПТСР и говорят о категорической неприемлемости для Светлых такого принципа). А все это значит, что негативное влияние войн на моральное состояние у эльфов заметно меньше, чем у людей (в силу того, что войны не приводят к отношению друг к другу просто как к бездушному «материалу», и эльфийское общество не превращается в «машину», в которой нет живых личностей, а есть лишь учетные единицы), не говоря уж о том, что эльфийское общество (особенно жители Валинора) вовсе не жило в состоянии вечной войны с тотальной мобилизацией, караулами и боевыми дежурствами (и если эльфы и жили в состоянии войны, то лишь часть из них, в период белериандских войн, и то не постоянно).

Г. Однако в связи с тем, что эльфы были по своей сути творческими личностями, у них был и специфический тип искушений, характерных именно для творческих, талантливых личностей. Как известно, у разных характеров – разные искушения, и тот факт, что эльфы не были подвержены «обычным» искушениям, характерным для малокультурных личностей и обуславливающим совершение ими бытовых преступлений (составляющих подавляющее большинство среди преступлений в любом обществе), не говорит о том, что эльфы были стопроцентно устойчивы к любому искушению. Более того, из аскетической практики хорошо известно, что чем выше уровень любой личности, тем сложнее и выпадающие на ее долю искушения, причем чем выше активность, тем больше искушений. Так и выпадавшие эльфам искушения были сверхсильными, и иногда они не могли устоять, не случайно Толкиен в [7] говорит «Но эльфы не всецело благи и не всегда правы». Да и вообще, искушения, связанные с творчеством и талантом, иногда могут быть даже опаснее «обычных», так как, с одной стороны, их последствия сказываются в большей степени в силу высокой активности творческих личностей, с другой, они всегда основаны на гораздо более сложных и тонких, нередко экзистенциальных переживаниях, часто связанных с проблемами осуществления своего предназначения в мире, т.е. по сути это – душевные и духовные искушения. В сравнении с этим «обычные» искушения имеют в основном «телесный» характер (физиологические переживания, жажда обладания имуществом...), оказывают воздействие чаще на личностей с более низким уровнем культуры и обычно не приводят к крупномасштабным событиям. Возможно и то, что природная нечувствительность эльфов к «обычным» искушениям приводила к тому, что им не хватало «тренировки» на устойчивость к сильным, а лучше сказать -- сверхсильным «творческим» искушениям, так как им, вероятно, не хватало навыка к волевому «сопротивлению» искушениям вообще. И на естественный вопрос, могли ли эльфы устоять перед такими искушениями, можно вспомнить слова ап. Павла: «Верен Бог, Который не попустит вам быть искушаемым сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести» (1 Кор. 10, 13). По сути, все трагические ошибки эльфов были связаны именно с духовными и в меньшей степени душевными искушениями (что, кстати, говорит об исключительной силе этих искушений). Примерами духовных искушений являются события вокруг Сильмариллов и в меньшей степени Трех Колец, а душевных – истории с Аредель и Лучиэнь.
Так, история Сильмариллов есть типичное искушение творческого таланта – искушение чувством своей правоты, когда своя правота кажется безграничной, абсолютной, и любое несогласие с ней кажется актом враждебности, а в отстаивании своей правоты кажется возможным идти на любые решения. Ведь Сильмариллы были не просто драгоценностями, а носителями Света Деревьев, храня в себе таким образом Божественную благодать и становясь в результате этого совершенно естественной сверхценностью (в психологическом смысле), и немудрено, что выпало это искушение именно тем, кто имел к Сильмариллам самое непосредственное отношение – Первому Дому. Устоять перед этим, естественно, очень трудно, и Первый Дом не устоял, но, тем не менее, наверное, устоять все же была возможность (вспоминая упомянутые слова ап. Павла). Правда, с другой стороны, и особенно активно осуждают Феанора и Первый Дом нередко именно те, кто никогда творчеством не занимался и никаких сильных «творческих» искушений не имел, что подчас производит очень неприятное ощущение.
История Лучиэнь по сути есть соединение очевидного душевного искушения страстной любовью (которая наблюдалась и у Эола по отношению к Аредель) с тем же духовным искушением чувством собственной правоты, потому что братья были уверены, что предотвращают совершенно безумное на их взгляд желание Лучиэнь связать судьбу с человеком. Заметим, что вывод о безумстве этого желания – вполне осмыслен, ведь эльфийская психология слишком отлична от человеческой, эльфийская память не ослабевает со временем, и по сути для эльфийки, связавшей жизнь со смертным человеком, было лишь два сценария – оставаться безутешной от смерти своего возлюбленного до Конца Мира либо отказаться от бессмертия и уйти из Кругов Мира, естественно, и тот и другой вариант крайне трагичен. Но... в данном случае именно решение, казавшееся ошибочным, оказалось самым лучшим (отметим, что по сути это был акт проявления свободы воли Лучиэнь, ее выбор, а для эльфов естественно ценить свободу как величайший дар, см. [2]).
Таким образом, правомерно говорить, что у Первого Дома было единое духовное искушение – искушение чувством своей правоты. Кроме этого, у эльфов иногда встречалось близкое к этому духовное искушение – искушение чувством своего превосходства, пусть обоснованным (проявлявшееся в иногда встречавшемся отношении к людям и другим смертным расам как к более слабым, наиболее неприятные примеры – насмешки Саэроса над Турином или Тингола над Береном и гномами).
Более тонкая история – это история создания Трех Колец. Как известно, мотивом их создания было стремление эльфов «жить в Средиземье, которое они истинно любили, и в то же время разделять счастливое блаженство уплывших за Море» [8], а Саурон фактически подстрекал их «попытаться создать отдельный, независимый рай» [4]. По сути это есть – стремление к творчеству, не терпящему никаких ограничений, в том числе и Свыше, и стремление безграничного проведения в жизнь своих проектов, т.е. превращение творчества в отрыве от Божественного -- в сверхценность, что может быть источником большого риска, потому что «это побуждение легко исказить и превратить во зло, в жажду господства» [4]. Правда, к непосредственной беде создание Трех Колец не привело, но они утратили силу с уничтожением Единого Кольца – что напоминает о том, что сверхценностью творчество, рассматриваемое в отрыве от Божественного, быть не может -- так и вспоминается: «Без Меня не можете ничего» (Ин, 15, 5).
Еще одно очень опасное искушение – это искушение «достигнутой вершины», пережитое Феанором. Когда Феанор говорит, что он никогда не сотворит ничего подобного Сильмариллам, фактически, он говорит, что он достиг высшей точки. А это по сути дела – остановка развития, после которой пропадает желание творить вообще, по сути, это есть форма гордыни. И не случайно в последующем Феанор больше ничего не сотворил – именно в силу того, что он остановился в развитии, причем по своей воле. В этом проявляется еще один аспект гордыни – страх, что новое творение будет в чем-то хуже или повторением пройденного, и гордость не позволяет «ронять марку», утверждая «лучше вообще не творить, чем в чем-то ошибиться или сделать что-то не на уровне».

Таким образом, мы можем сделать следующие выводы относительно толкиеновских эльфов.
А. Восприятие эльфов как архетипа творческих личностей, основывающихся в своем взгляде на мир на красоте – совершенно правомерно, именно такой смысл и был заложен в них автором. Более того, рискнем предположить, что именно это и делает их столь привлекательными в глазах читателей. А также, естественно, очень привлекательны и связанный с доминированием в них творческого начала и «ахроничностью» их взгляда на мир их отрыв от «мира сего» и устойчивость к телесным искушениям. Поэтому идея о привлекательности эльфов с точки зрения их отношения к творчеству (а значительную часть фэндома интересует именно это!) может считаться доказанной.
Б. Искушения эльфов относятся к категории душевных и даже в большей степени духовных искушений, телесные же искушения у них практически не встречаются. С одной стороны, это подтверждает вывод об отсутствии в эльфийском обществе многих проблем, характерных для человеческого общества (такие, как экономические проблемы, массовая преступность и вообще повседневное бытовое зло) и о том, что сопротивляемость искушениям у эльфов очень высока. Но с другой стороны, это приводит к тому, что в некоторых вопросах, а именно, в особо сложных вопросах, касающихся духовной сферы (а именно – проблема этики творчества), и эльфы оказываются подвержены риску искушения. В принципе, это понятно (это естественный риск таланта и высокого уровня), однако, это лишний раз напоминает, что высокий уровень и талант отнюдь не делают жизнь беспроблемной.

И в завершение рассмотрим психологические корни иногда встречающейся неприязни к «романтическому» восприятию эльфов. По сути, «романтическая» точка зрения появилась вместе с фэндомом, при этом мир Толкиена воспринимался как некий нравственный эталон, потому что в основе мира Толкиена неявно лежат три идеала, которые мы подсознательно ищем в мире – Любовь, Творчество и Правда (не они ли символически изображены тремя эльфийскими кольцами?), а эльфы при этом воспринимаются как существа, очень близкие к воплощению этих трех идеалов. Подобный взгляд представлен в ранней фэндомской литературе, например, в «Киносьемках» Таллэ. Собственно, сформулированный Толкиеном эльфийский архетип, как мы показали, дает к этому значительные основания. Однако, впоследствии появилась «реалистическая» точка зрения, – и вследствие дурного поведения части «эльфийского» течения в фэндоме (а именно той части, которая, не будучи в силах воспроизвести достоинства эльфов, безупречно воспроизвела Искажение эльфийской природы – а именно, такие черты, как непомерное самомнение, безграничная уверенность в своей правоте и т.д.), и вследствие распространившегося у нас, причем отнюдь не только в фэндоме, разочарования в любых идеалах. Квинтэссенцией этой точки зрения стала появившаяся в 1998 г. статья П. Скулачева «Правда о Золотом лесе». В результате представителями этой точки зрения был сделан вывод, что эльфийское общество должно быть принципиально устроено так же, как и человеческое, а эльфам свойственны все те же пороки, что и людям. Относительно «текстологических» оснований для этих точек зрения мы уже сделали свой вывод. Однако, интересно рассмотреть и их психологические основания.
Естественно, что вопрос о выборе между «романтической» и «реалистической» точками зрения есть фактически вопрос, который каждый читатель Толкиена решает по-своему в согласии со своим философским кредо. При этом «романтики» прежде всего основываются на сформулированном Толкиеном эльфийском архетипе с его програмными чертами – стремление к творчеству, чувство гармонии и красоты, ахроничность мировосприятия, приоритет «художественного» мировосприятия перед «технологическим» и т.д. (собственно, и в наших предыдущих работах исследовался именно эльфийский архетип), и восторженное восприятие этого архетипа естественно – ведь с Ардой мы устанавливаем именно эмоциональное сопричастие, а не логическое соответствие. «Реалисты» же основываются на фактах отклонения от этого архетипа.
Нелишне напомнить и о таком моменте, который приводит к неадекватности восприятия Арды: в мире Толкиена есть два уровня воздействия Зла – «явный», через непосредственную активность Моргота и его слуг, и «неявный», через Искажение в самой природе мира. Так же есть и два уровня восприятия эльфов – «идеальный» уровень есть уровень Неискаженной природы эльфов, или Божественного замысла об эльфах, а «реальный» – уровень эльфа как творческой личности со своими рисками. Однако, иные любители Толкиена отличаются характерным мировосприятием, при котором Злом ошибочно считается только его «явный» уровень воздействия – прямая служба Морготу, а эльфы воспринимаются исключительно на «идеальном» уровне. Это и приводит к упрощенной черно-белой этике, а как следствие -- к агрессивной нетерпимости, вызывающей ответное неприятие.
Впрочем, активная критика эльфов, похоже, тоже основана на очень своеобразном мировосприятии – это агрессивный скептицизм, который, вероятно, характерен для определенных психологических типов (это поведение реализуется в разных формах, от «Буду все критиковать, чтобы меня считали самым умным» до «Tell the rabble to be quiet…»). Таким образом, склонность к «романтической» и «реалистической» позициям по сути есть следствие личного кредо и, возможно, психологического типа.
А в общем, по сути, «романтическая» и «реалистическая», или, как их иначе называют, «дивная» и «антидивная» позиции проще всего толкуются именно с богословской точки зрения – «дивная» позиция есть вера в возможность неискаженного, непадшего образа жизни, а «антидивная» позиция есть «вера» во всеобщность и абсолютность Падения и Искажения (так называемая «правда жизни», которая, как известно, не нравилась и Толкиену). И нам кажется, что ближе к толкиеновскому пониманию как раз «дивная» позиция, из которой, однако, должны быть сделаны верные выводы – а именно, о том, что стоит по крайней мере стремиться не повторять ошибок, совершавшихся в том числе и эльфами.
И, кроме того, в «романтическом» восприятии эльфов следует соблюдать пропорцию, потому что чрезмерная восторженность как правило отдает перманентным неофитством и вообще часто страдает дурновкусием.

Lascaire пишет:

цитата:

я просто высказываю то что меня больше всего впечатлило и показалось мне более жестким. именно жестким.

Да уж... Не случайно Саурон смог одолеть Финрода именно тогда , когда напомнил ему об этом "инциденте " :

Скрытый текст

"От Саурона сокрыть не смогли
Они свой поход; и, хотя они шли
В лесу, средь деревьев, он их увидал
Издалека, и волков он поднял:
- Приведите мне Орков вот этих скорей,
Что странно идут и страшатся теней,
Они не пришли, хотя был им приказ
Новости все приносить каждый раз
О всех их делах к Саурону, ко мне.

С башни своей он глядел в тишине,
И в нем подозрения тьмою росли,
Он ждал, наблюдая, и их привели.
В кольце из волков уж стояли они,
Рока страшились и были одни.
Увы! Нарготронд позади и далек!
Темных предчувствий нахлынул поток,
Когда под обрыв они к берегу шли,
Когда через горестный мост их вели
К Острову Чар, где тот каменный трон,
Словно из крови и тьмы сотворен.

- Где вы побывали? Что вы повидали?

- В Эльфийской земле; там слезы во мгле,
Там пламя кружится и кровью струится,
То мы повидали, там мы побывали.
Мы тридцать убили, тела их свалили
В темный провал. Там ворон летал,
И филин кричит, где путь наш лежит.

- О Моргота слуги, мне правду скажите,
О землях Эльфийских вы мне доложите!
Что в Нарготронде? Кто правит на деле?
В то королевство зайти вы посмели?

- Лишь до границы дойти мы посмели.
Король Фелагунд там правит на деле.

-Не слышали разве? Ушел ведь он,
И Келегорм его занял трон.

-Это неправда! Ушел если он,
То Ородрет его занял трон.

- Остры ваши уши, вы быстро узнали
Новости царства, где вы не бывали!
Как вас зовут, мне хотелось бы знать,
И, кто ваш начальник, должны вы сказать.

- Нереб и Дунгалеф нас зовут
И воинов десять; пещеры нас ждут
Глубоко под горами. И вот по пустыне
По спешному делу шагаем мы ныне.
К дыму, где нас ожидает Больдог,
Должны без задержки добраться мы в срок.

- Больдог недавно убит был, я слышал,
Когда, сражаясь, к стране этой вышел,
Где Разбойник Тингол и презренный народ,
Затаившись, под вязом и дубом живет
В Дориате ужасном. Так вам неизвестно
Про Лутиэн, что волшебно-прелестна?
Ее тело прекрасно, чисто и прекрасно.
Моргот искал ее там, но напрасно.
Больдога послал он, повержен был тот;
Странно, что вы не ушли с ним в поход.
Нереб сердит, он нахмурился, да.
Лутиэн, эта крошка! В чем же беда?
Не весело разве подумать о том,
Как Моргот ту деву сломает потом,
Как грязью покроется вся чистота,
Как свету на смену придет темнота?
Кому же вы служите, Свету иль Мгле?
Кто труд величайший вершит на земле?
Кто же король всех земных королей,
Кто золото дарит рукою своей?
Кто же хозяин бескрайней страны?
Кем были счастья давно лишены
Жадные Боги? Теперь повторите
Клятвы свои! И голов не клоните!
Любви и закону погибель везде!
Проклятие звездам с луной в высоте!
И пусть вековечная древняя тьма
Из внешнего мира нахлынет сама,
Утопит и Варду и солнца лучи!
Пусть ненавистью все начнется в ночи,
Пусть злом завершится течение дней
Под вечные стоны бескрайних Морей!

Но верные Люди, и Эльф уж любой,
Клятвы сказать не посмеют такой.
И буркнул тут Берен: - Кто Саурон,
Чтоб нашей работе мешал его трон?
Разве ему поклялись мы служить?
Мы не его, нам пора уходить.

- Терпение! Вам уж недолго терпеть, -
Саурон рассмеялся. - Но прежде пропеть
Песню я нынче желаю для вас.

К ним обратил он огонь своих глаз,
И тьма бесконечная пала кругом.
Они видели только в тумане густом
Лишь пламя пронзающих этих очей,
Сковавших сознание силой своей.
Песню запел он своим колдовством,
Чары пронзали ее волшебством,
Предательства силой, где тайны уж нет.
И Финрод внезапно, шатаясь, в ответ
Тоже запел, его силой был свет,
Как против многих сражаются сил,
Стойкости верной напев это был,
Доверие там, к избавлению путь;
Форма меняется, прячется суть,
Песня о том, как ломают замки,
Как цепи со звоном спадают с руки.
Назад и вперед так их песня текла.
Кружась и взлетая, сильнее была
Песнь Саурона, и Финрод в бою
Влил тогда магию в песню свою,
Эльфийскую магию вылил в слова.
И слышали ныне среди волшебства
Птиц, в Нарготронде поющих вдали,
Стенание моря у края земли,
За Западным краем, в Эльфийских краях,
Где волны шумят на жемчужных песках.

Дым заклубился: то тьма собралась,
И алая кровь в Валиноре лилась
У берега моря, где Нолдор в борьбе
Братьев убили, забравши себе
Их белые лодки, корабль поплыл
Из Гавани светлый. И волк тут завыл.
Ветры свистят. Черный ворон летит.
Льды громоздятся, и море шумит.
Пленники стали в Ангбанде стенать.
Гром грозовой раскатился опять,
Сквозь дыма завесу огонь запылал -
Финрод, сраженный, у трона упал "...